Форум » Кембрийский Период » Текущая книга. Отрывки под тапки. » Ответить
Текущая книга. Отрывки под тапки.
Rosomah: Тут будут выкладки. Как и на ВВВ. Для начала - маленькое уточнение. Книга будет про Немайн, и хронологически продолжающая две предыдущие. Но я постараюсь сделать ее отдельной книгой. Не продолжением сериала, а вещью, вполне употребимой без первых двух частей...
SeaJey: Все, чего просила сида - четыре часа работы машины каждый день, в утренний бриз. С одной стороны ~17% ресурса машины не так уж и много. С другой стороны, там гарантированно только 4 часа, плюс Эвриг и его клиенты, по идее, должны платить налоги/взносы, так что город в итоге в накладе не останется. Ещё интересно, сида за свои расписки деньгами будет расплачиваться или предложит обменять на другие, с иным сроком погашения? Часть держателей наверняка их монетизирует, но наверняка другая часть видя такое дело и согласится, особенно если им ещё и бонус какой-нибудь предложить. Это так - мысли в слух. все будет хорошо. Нехорошо ее встречать "хорошо" прям подряд идёт Старыми-то не только плащи бывают. Лет двадцать назад старый плащ И "старый" тоже А у самой к поясу пристегнут к поясу большой! Один пояс явно лишний :)
Алек Южный: SeaJey пишет: С одной стороны ~17% ресурса машины не так уж и много. С другой стороны, там гарантированно только 4 часа, плюс Эвриг и его клиенты, по идее, должны платить налоги/взносы, так что город в итоге в накладе не останется. Бриза два. Утром и вечером. Т.е. с "гарантией" - 8 часов. Из них половина - на Хранительницу работа. Остальное - как бог даст.
Rosomah: SeaJey Спасибо!
Rosomah: Сказка о том, из-за чего случилась первая битва при Маг Туиред, и почему сиды проиграли вторую Ангаре выпала которая уже радость за день. Первая была, когда сказала мужу, Придери, что последний срок для очищения прошел, и, похоже, у них все-таки будет ребенок. Спасибо Немайн! Богиня, впрочем, только ушами махнула и заявила, что море и река куда здоровей болота. Мол, посмотрите на моряков и солеваров: здоровущий народ. Морская соль полезна. Вот, и полугода не подышали здоровым воздухом - а каков результат! Придери сразу скис. Море - это Манавидан. А что морской бог за ходок, известно. Примет образ мужа, жена и не отличит. В чем просчитался, так это в том, что Ангара и Придери - филиды. Запоминают все. В том числе и когда довелось друг друга порадовать. Стали сверять. И правда, вышло, что муж по сравнению с женой аж трех раз не досчитался. Ангара стала прощения просить, что не отличила. Мол, можешь прогнать, в своем праве: бог может подделать лицо, голос, запах, но не душу. Должна была учуять: филид, это вторая степень посвящения. Только муж гнать не стал. Сказал, что жена заслужила ребенка. И не одного. Пусть хоть такие будут. Так что явится морской бабник - не гнать. Такая была вторая радость. Ну, а третья - по службе, пусть из дома и вытащили на ночь глядя. Так ведь не абы куда - к столу Хранительницы. Не стоять в сторонке - сидеть рядом со всеми, с мясом и кофе. Пиво у Немайн подают только когда все дела решены. А новая история про ирландскую старину из первых рук - это дело, да еще какое! Нужно запомнить, потом сверить с мужем каждое слово. Записать - ирландской огамой, камбрийским, греческим и латынью. Надо же - сама Немайн рассказывает о том, из-за чего случилась битва при Маг Туиред. Мало, что очевидец - так ведь еще и сида, а сиды не лгут! Мало, что сида - так сида, которая помнит все! Приглаживает ладонью короткие волосы цвета крови. Поднимает уши на макушку. Заводит рассказ о былом. Так, как принято... В голове аккуранто укладываются кирпичики слов. Одно к одному - так они и на бумагу лягут. "Что такое луддизм? Нетрудно сказать. Луддиизм происходит от имени Лудда, а кто такой Лудд, вы все знаете. Да, до того как стать верх Дэффид, я кто была? Верх Лудд, верно. Значит, речь у нас пойдет о старых временах, когда Ирландия была разделена между Фир Болг, племенами Дон и фоморами. У Фир Болг была одна пятина целиком и кусочек в пятой, в Мите, у сидов - три целиком и большая часть Мита. Фоморы жили на побережье и на островах. Не слишком хорошо жили. Хуже сидов, и хуже Фир Болг. Что на островах? Камень и рыба. А у племен, что живут в самой Ирландии - и хлеб, и мясо, и сыр. И овсянка!" Вот еще кирпичик - не слово. У сиды уши дернулись. Не любит Немайн овсянку, хотя для остальных сидов - любимая еда. Говорит, в детстве перекормили. Так, наверное, и есть - когда она маленькой была, сиды жили не в холмах, там овес не родится, а на поверхности Зеленого острова. Там с овсом никаких проблем. "Тогда король Лудд и потерял руку. А сиды тогда верили, что королю нельзя быть увечным. Почти как римляне сейчас. И королем стал Брес, фомор по отцу. Он договорился о мире с фоморами, обещав им богатую дань. Сидам же обещал, что и у них всего будет вдосталь, и что они даже не заметят того, что хлеба, мяса и сыра убавилось. Мол, всю работу будут выполнят машины - его, Бреса. Так что и работать нужно будет не всем! Ну, или всем, но совсем понемножку. По четыре часа в день. Сам Брес машины делать не умел, но, как король, приказал. Кому? Сами догадывайтесь. Долго ли, коротко ли, но он получил образцы - и тех машин, что вы уже знаете, и многих других. Тех, что работают от ветра и воды, от силы людей и скотины. Хорошие машины - что делали работу пяти, десяти сидов. Только, чтобы сделать сами машины, нужно было отвлечь сидов с полей и пастбищ. Брес сделал это, и через год получил свои машины, зато недополучил хлеба, мяса и молока. И даже дань фоморам платить было нечем. Но Брес договорился с родней - они дали ему рыбы довольно, чтобы племена Дон, пусть впроголодь, прокормились до следующего урожая. Только фоморы - не христиане. Они пожелали, чтобы Брес отдал больше, чем взял. Король уговаривал родню. Объяснял, что любой продукт при хранении портится, его тратят мыши и крысы, что нужно кормить сторожей. И что, значит, вернуть все один к одному - уже непосильная задача. Но у него за спиной стоял голод, и фоморы это знали. Король пошел на их условия. Так прошел первых год. Сиды терпели и надеялись, что, когда машины заработают, настанет изобилие. И верно: машины работали, и один сид при машине исполнял труд пяти или десяти. Вот только теперь Брес был должен и дань, и плату за машины. Заплатил - и вышло, что до следующей весны сидам опять не хватает. Зато фоморы получили и дань, и заклад - больше, чем вложили. На островах уже не просто хлеб с маслом ели - стали масло солить и продавать в Галлию. В обмен на римское вино. А из пшеницы ставили пиво. Много пива! - Хорошая вещь твои машины, - сказали фоморы, - да сиды у тебя работают только четыре часа в день. Мы тебе дадим еще рыбы - и твоего же хлеба, из дани и заклада. Опять под залог, да. Построй еще машин. Так, чтобы все сиды работали восемь часов в день! Сидам идея пришлась не по вкусу. Уговор был на четыре часа, да и кисельных берегов было как-то не видно. - Немайн обсчиталась, - заявил Брес, - моя родня точней. Нужно восемь часов работы, и будет всем счастье! Вспомните - до машин вы трудились от зари до зари! Но и за эти машины пришлось выплачивать заклад. А фоморы и правда, считать умели, и знали, какую взять лихву. Так что на четвертый год всем сидам пришлось работать от зари до зари. На пятый фоморы уже попросту приказывали: сделать лучшие машины. Такие, чтобы исполняли работу пятидесяти, ста сидов. Иначе - голод! Появились новые машины: те, что питались углем или земляным маслом, но сидам не стало лучше - им доставалась та же рыба, и ровно столько, чтобы хватало сил работать. По праздникам - немного овсянки. Наготу прикрывали обносками - новой одежды для себя не ткали с тех пор, как Брес стал королем. Тогда прежний король Лудд и объявил, что все зло - от машин. Многие сиды его послушали. Они врывались в мастерские, и, схватив большие камни, разбивали ими машины. Что из этого вышло? Нетрудно сказать. Сиды сделали меньше товара для фоморов, но Брес фоморам выплатил все. А сидам не досталось даже рыбы! Они спрашивали, что же им есть. Брес отвечал: "Вы убили кормившие вас машины камнями? Ешьте камни!" И был год голода, и многие сиды умерли, но нападения на машины продолжались: сиды хорошо помнили, что до машин жизнь была лучше. Тогда поломку машин и стали именовать луддизмом. Бресу пришлось приставить к машинам стражу. Убыток, долги. И на седьмой год фоморы решили попросту поставить еще более сильные машины: такие, чтобы и десятой части сидов хватило, чтобы работать на них. А остальные... На них рыбу не выдавать! Тогда один из сидов, Луг, которого в Камбрии знают как короля Лота Оркнейского, явился и объявил, что зло не в машинах, а в том, что они приналежат жадным фоморам. И что машины должны принадлежать всему народу Дон. То есть состоять под управлением короля, но чтоб он, зараза, не смел брать кабалу на шею народную! Тогда народ Дон поднялся на войну против фоморов. Фоморов было много - их островам не прокормить, но кормили их сиды и машины. Фоморы были сыты, а у сидов вновь начался голод - рыбу врагам фоморы не доставляли. Зато у сидов были машины. Сломав копье, сид просто брал новое - ну, конечно, его нужно было доставить к полю боя от мастерской. Потому сиды поставили мастерские прямо у места боев. Раненый сид получал сделанное машиной лекарство - я не умею таких машин делать, признаюсь честно. Может, Анна Ивановна придумает, или кто-нибудь из наших учеников. А когда - неважно. Важно - что тогда, при Маг Туиред, эти машины были, и раненые сидов выздоравливали, а раненые фоморов умирали. Ведь все машины были у сидов, а у фоморов только пищи вдосталь, да золота, да серебра. Тогда фоморы подостали людей, чтобы разрушить машины. Это уже не луддизм, это диверсия: разновидность войны. Сидам тогда удалось защитить достаточно машин, и исход битвы был решен. Фоморы бежали, и король Брес с ними. Только что им было есть, на островах? Рыбу? Но рыбы им на всех не хватало, пусть сиды и убили многих. К тому же голодные сиды сами вышли в море. Какой моряк Манавидан, все знают. Фоморы стали голодать, и со своих островов ушли, а за право прохода отдали все холото и серебро, что заработали на сидовом труде и машинах. И началось правление Луга. Луг объявил машины владением всего народа Дон, и сиды на них работали, и всего у них было вдосталь. Но машины любят заботу, и дорогую. Запасные части, смазку... И все равно ломаются! А сказать сидам - "давайте на годик затянем пояса и построим новые машины" - Луг не смел. Зато у него было золото и серебро фоморов. Ими он за ремонт платил, и за новые машины тоже. А Манавидан брал золото, и привозил из дальних земель китайский шелк и чай, индийский перец, и балтийский янтарь, и греческие вина. Сиды жили все лучше и нарадоваться на короля не могли. Только чинить и строить новые машины никто не хотел. Зачем? И так хорошо. Все равно машина будет не своя, а Луга. Ну, разве Луг за нее золотом заплатит. Прошли годы, золото и серебро у Луга закончилось. Машины стали ломаться. Сиды стали жить хуже. Не сразу: у многих были золотые и серебряные монеты, отложенные на черный день. Но короля уважать перестали, а тут Лудд, при котором все было хорошо, прошел обновление и руку отрастит. Вот его королем и сделали. Ллуду нужны были деньги, на ремонт машин. Денег не было. Вот он и решил продать машины - не злым фоморам, тем сидам, которые на машинах работают. Мол, хозяин будет о машине заботиться. Заодно и для тех машин, что в королевском ведении останутся, средства на ремонт будут. Все бы хорошо, но золота на острове осталось к тому времени очень мало. Каждая монета, которую тратили, повышала ценность остальных - редкость же! И никто не желал тратить деньги на ремонт: если монету потратить на ремонт машины, та снова износится. А зарытая в землю монета в цене только прибавляет! И какой дурак будет вообще эту машину покупать? Так Ллуду второй раз не повезло. С горя забросил королевские дела, все больше на охоте пропадал - да так и пропал. Совсем. Луг было предложил в короли себя, но его спросили - а он уже золотом разжился? Или хоть серебром? Его система без блестящего металла не работает! Тогда Луг отправился на острова - поискать, не прикопали ли фоморы какого сокровища. Сокровище не нашел, зато нарожал с женой многих добрых рыцарей (список артуровских рыцарей, которых...) Правда, сыновья его полегли в битвах с саксами, а на Оркнеях хозяйничают норманны, вроде наших Эгиля с Харальдом. Сиды так и не договорились, как жить дальше. Выбрали сразу трех королей: один правил, как Брес, и ростовщиков нашел: нашлись без всяких фоморов. Второй правил, как Луг, но денег у него было немного, и содержать много машин он не мог. Третий объявил себя луддистом, сломал все машины, и народ его жил простой жизнью. Когда пришли предки нынешних ирландцев, все три короля выставили войска. Только войско первого было маленьким: наемники. Народ за короля, выжимающего соки, воевать не стал. Ирландцы и не заметили такого врага. Убили короля и королеву, и заняли треть Ирландии. Второй заставил сынов Миля попотеть, но машин у него было мало. Диверсия удалась, а, не привыкнув воевать без машин, войско второго короля было разбито. Третий собрал ополчение... только его воины имели то же простое оружие, что и ирландцы. А ирландцев было больше. Их немало полегло, но и третий король был разбит. Так сиды ушли в холмы. Зло было не в том, что машины принадлежали кому-то, а в том, против чего Церковь борется. В ростовщическом проценте. Когда за долг надо отдавать больше стоимости самого долга, должник получается рабом - он выплачивает долг и выкуп за себя. Потому свободный человек не должен соглашаться на такие сделки. Навязывать другим тоже не должно - я много рассказывала о вреде рабства. Когда берут лихву, а машинами владеет взиматель лихвы, их часто совершенствуют: они производят богатство и рабов. Только счастье от того лишь ростовщикам. Когда лихву берут, а машины не принадлежат взимателю лихвы - кто будет их чинить? За свой-то счет? Даже если лихву просто не берут, но взявшему долг не приплачивают, кожаные деньги так же просто отложить на черный день золотой или серебрушку. Они же в цене не теряют! Вот и выходит: машины ломаются, и народ остается без машин. И только если заимодавец приплачивает должнику, кожа теряет в цене. Достаточно, чтобы ее нужно было тратить прямо сейчас. А единственным надежным способом сберечь было - вложить в машину! Свою, кормилицу... Не важно, у кого такие деньги в руках горят - у заморского толстосума, короля, обычного гражданина. Важно, что он их потратит на ремонт машины. А дело можно вести и по Бресу, и по Лугу, и по Ллуду - как он пытался во второе правление. Я предлагала корабль перевозчикам. Просила меньше денег, чем вложила сама. Не захотели! Решила - пусть будет по Лугу. Нашла капитана... И вот поджог! Так почему горцы луддизмом занимаются, а? Или это диверсия?"
Rosomah: 1. Очередная переделка начала :( Она бежит по городу - рыжие вихры, серые глазищи на пол-лица, треугольники ушей, нос-кнопка, пелерина за спиной вьется, как знамя, подол уличный прах баламутит - горожане расступаются, а на ком шапка - шапку долой! Бежит неуклюже, как только не падает - да ни разу не споткнулась. На пути лужа - прыжок, и если это на мощеной улице - горе тем, кто принял работу портачей! Будут переделывать. А не будут... Нет, конечно, будут. Не враги же себе? И хорошо, если беда - всего лишь нерадиво сложенные плиты. Сегодня луж нет: ночью дождя не было, теперь собирается. Такая в Камбрии погода - если за окном не стучат тяжелые капли, не косит водяная штриховка, не оседает промозглая морось - значит, дождь собирается. Камбрия и дождь - это почти одно и то же! Так что от чуть тронутых утренним солнцем ступеней мостовой отталкиваются босые ноги... ну-ка, лестница дурно подметена - а всякая улица в городе на холме немного лестница! Уже час спустя найдется извинение, но не теперь! Впрочем, если придется сойти с камня на сырую землю, она ненадолго остановится. Под пелериной обнаружится мешок, цепляющийся лямками за спину. Оттуда явятся сапоги с широкой подошвой - кошмар кавалериста. Некрасивые? Зато следы будут не глубже, чем у других обитателей города, а когда бег прервется - ноги будут чуть меньше болеть. Она смотрит по сторонам - жадно, будто прощается с серыми стенами свежеотстроенных домов, крышами, что посверкивают зеленым сланцем, ивами, березками, липами, дубками - все саженцы, по два у всякого дома. Листья пока не появились, а вот почки она видит, даже на бегу. Большие глаза видят четко и подробно, словно навечно одетый бинокль. Стоячие уши вертятся, выхватывают среди голосов жителей монолог города: размеренное буханье копров и скрип талей на стройках, шуршание водяных и ветряных колес, визг лесопилок, стук механических молотов в кузнях. Никуда она не денется - завтра опять побежит, разве по другим улицам. Это не прощание - это приветствие! Первый час первой стражи, начало нового дня. Утро сиды Немайн, великолепной и могущественной Хранительницы правды республики Глентуи и города Кер-Сиди. Вот, не прекращая бега, остановила пляску одного уха. Вот и второе уставилось туда же - к берегу реки, к ветряным башням. И вот под ногами не камень - доски временнной мостовой, а там и упругая, чуть влажная грунтовка - ни пыль, ни грязь - такое счастье раз в год случается! Прорытые высокими колесами повозок колеи. Мычание быков - далеко, за стеной. Появление гужевых повозок внутри города строго запрещено. Только вода, только ветер, только огонь. И человеческие руки. Но ее несет как раз к самым стенам. Хотя "стены" - сказано громко. Земляные валы, желтеющие прошлогодним дерном. Зато башни над валами - настоящие, боевые и рабочие разом. Вот - подошвенный этаж. У толстой дубовой двери - копье в нос. Суровый вопрос - разом с улыбкой. Да, уши не подделать. Пароль - отзыв. За спиной громкое: - Воительницы - внимание! Положено говорить - воины, но гарнизоны башен состоят из тех, кого жальче тащить в поле. Женщины аккуратней, заботливей, а боевые машины заботу любят. И, увы, аккуратность. Что поделать - уровень техники. Ей и так приходится прыгать выше головы. Запах сухой - но свежепиленой - сосны, и холодного железа, и серого камня из вершины холма. Узкие столбы света из бойниц. От нацеленной вдоль городского вала машины веет мощью и надежностью. - Полибол к осмотру! Машина в полном порядке - литые вороты и винт начищены до блеска, наборы льняных веревок скручены и подготовлены к быстрой замене. Короба со стрелами в полном порядке. А что, если немного приналечь? Машина поворачивается - легко и без скрипа. Без скрипа, который режет уши с доброй половины башен! Да со всех, что построены без нее. Да вот же он, снова! Сверху... Значит, что? Гарнизону благодарность, а ей - взлететь на этаж выше. Сказано - этаж, а в нем четыре человеческих роста. Или пять - ее. Здесь - никаких паролей-отзывов. Удивленное морщинистое лицо, короткие седые усы... - Леди? Ох, как хорошо, что ты пришла. Вишь, скрипит, зараза. Собирался уже письмо в щель бросить. А ты сама... Она кивает - рассеянно. Рассматривает добротный вал, шестерни, ремни. - Здесь. Смазываете? - Каждый день. А толку? Она задумчиво обходит вал, рассматривает ходящие над головой деревянные зубья. Смотрителю интересно. Пусть она живет в том же городе, бегает по тем же улицам, что он - ходит, но ведь сейчас колдовать начнет! Будет, о чем порассказать. Немайн лезет в карман. Платок. Маленький! А у самой к поясу пристегнут к поясу большой! Красивый, с кружевом и вышивкой. Только никто ни разу не видал, чтобы сида в него сморкалась, или пот с лица отерла... все маленькие, простые, белые из карманов таскает. Так для чего он? Для красоты? Сида, между тем, осторожно проводит краем платка по самым шестерням. Рассматривает грязь. - Только сейчас смазал? - Постоянно умащиваю, великолепная! - Верю... Потому ничего и не сломалось пока. Но это лишь оттянет поломку. Так. Не нравится мне этот скрип. Неужели при производстве размеры нарушили? Не верится, их пилят по лекалам, с запасом в палец... Первые ветряки ставили при мне, там порядок. А тут нет зазора вовсе. Хмм. Что, если... Она тянется к поясу. Там - подгорные клинки. Кованы, правда, людьми - точней, мастером Лорном из Кер-Мирддина. Но - не хуже. А ей нечисть глаза не отведет! Если злые фэйри тормозят вал, когти в шестерни суют - сейчас полетят клочки, брызнет волшебная кровь... Только... - Великолепная, не надо! - Чего не надо? Уши прижала. - Не руби хоба, пожалуйста. Хобы вовсе не плохие! Может, это я чего сделал неправильно? Вон, видишь, в углу мешок муки. Я же понимаю, хоб - обычный мельничный фэйри, и есть ему надо. Пусть берет! Только не скрипит и не ломает ничего. А может, ему еще что надо? Ты спроси! Ответ - вздох. И рука ложится не на меч или кинжал - на самый маленький из ее клинков, меньше ножа для еды. На перочинный ножик. Узорчатое лезвие впивается не в невидимого хоба - в главный вал! Летит стружка. - Так. Смотрим. Тут, сверху, следы твоей смазки. Отлично, хорошо ветряк содержишь. Приходится напомнить: - Он мою семью кормит. Как за ним не ходить? Договор такой же, как и у тех, кто получил машины до того, как ты саксов колотить отправилась: твои четыре часа в утренний бриз, остальное время мне в кормление... Так что с хобами? - С хобами - ничего. Будут докучать, отца Пирра позовешь. А вот с теми, кто построил ветряк, а детали не пропитал, я разберусь... Ладонь ложится на кинжал. - Они у меня получат! Смотритель вздыхает. Знал бы, что виноваты люди, поговорил бы с ними сам. Она же так разберется, что и хоронить нечего будет. Хуже того - никто и не вспомнит, что кого-то надо хоронит! Ее власть - над текучей водой, а что такое время, если не река? Вот сделает так, что человек и не рождался никогда... Страшно, аж жуть! Она между тем медленно и четко, так, что каждое слово в уши врезается, доводит: - Ты - не виноват. Чинить будут те, кто машину запорол... без оплаты. Но недели две работы потеряешь. Можешь строителей простить, можешь требовать возмещения убытка... Ну? Смотритель руками разводит. - Хватит с них и того, что за так две недели проработают. Неплохая наука! Я не зверь. Она еще слушает - одним ухом, но уже сбегает вниз по лестнице. Мимо ремней и деревянных шестерен, мимо пристроек к башне: вот валяльня для сукна - стоит, вот пила по камню, бруски из серых глыб нарезать - тоже стоит. Зато вертится цепь с черпаками. Перебрасывает воду в акведук. Оттуда - сама пойдет к подножию другой башни, потом - на самый верх, опять ветром, и уж оттуда - по всему городу. Пока - не в дома. Пока только в колонки, по одной на два дома. Она бежит дальше. Вот недостроенный Собор проступает из земли, как не раскопанная до конца древность, вот Университет: второй этаж не перекрыли, на первом уже занятия. Надо заглянуть, как ни жаль отвлекать что студентов, что преподавателей. Для треугольных ушей дверь - не преграда. Каждая аудитория сама докладывает, что в ней происходит. Вот отец Пирр пытается что-то успеть вколотить в студентов теологического факультета. Курс ускоренный. Доучивать можно, уже отзывая от прихода. Будут подменять друг друга по очереди. Вот группа будущих врачей собралась кружком вокруг лысого человека в белом балахоне. Вот темноволосая девчонка - прямо перед студентами - до хрипоты спорит с другим друидом. Тот не соглашается, но спор ведет почтительно: Нион Вахан - пророчица высшего уровня посвящения. Друид такого достигает после двух десятков лет обучения - если хватит способностей и трудолюбия. Ватессу ничему не учили - сама подсматривала. Любопытный ребенок, рано понявший, что лишний вопрос значит смерть, а лишнее услышанное слово - жизнь. Вот и живет на свете девочка, не умеющая развести огонь в очаге, зато способная разбить самые сложные интриги. Теперь обсуждает, какую логику следует преподавать студентам: аристотелеву или математическую. Друид, который о второй не слыхал вообще, скромно настаивает, что начинать нужно с того, что понятней. - А что понятней? Ну вот, пример: если для всякого эпсилон существует такое ламбда, отличное от нуля, что для любого пси менее ламбда... Ты пришла! Здравствуй! Я - это ты. Именно так и считает. Раньше даже не здоровалась: к чему с самой-то собой? Пророчица - часть богини. Не такая большая, как рука или нога, но уж за палец сойдет... Так что простое приветствие - большой шаг вперед. Может быть, когда-то Нион Вахан с удивлением поймет, что она - это она, и что индивидуальность не мешает быть частью чего-то большего, если это большее стоит того! Но теперь рыжая и ушастая рада и такой малости, как здравица. - Я пришла. Доброго тебе утра, Нион. Мне кажется, что Аристотель понятнее тем студентам, кто пришел к нам взрослым. Да и остальным не повредит. - Мне понятней математическая. Разумеется. Про Аристотелеву рассказывает друид, а ватесса до сих пор побаивается друидов, хотя ирландские мудрецы не имеют ничего общего с чудовищами, которые лишили девочку детства. Математической учит предмет обожания... хорошо, что уже не обожения. Значит - интересней. Значит - полное доверие учителю. И - никаких пережитков античности в голове. Хорошая ученица. Беда в том, что другую такую в седьмом веке отыскать вряд ли получится. - Тебе, Луковка, - "Нион" это чуть исковерканное "нионин", лук, - да. Но ты это я. Значит... - Тебе тоже? - Точно. Но мы с тобой - не все. - Забыла! Опять... Немайн улыбается. Действительно, "я - это ты". - Я тоже временами забываю. Заметишь - напомни, хорошо? Серьезный кивок. Вот чем хорошо кельтское язычество: боги вовсе не непогрешимы. И если богиня - пусть решившая жить с людьми и крещеная, но, с точки зрения Луковки, все равно богиня - просить проверить, не наделала ли она ошибок, бывшая жрица охотно проверяет. И находит! Вот и теперь - насупилась. - Похоже, тебе кто-то и без меня напомнил. Причем вряд ли просто сказал. Опять неприятности на стройке? - На производстве ветряков. Сида в поход - пропитку дерева сразу прекратили. Думала - украли состав. Нет, в подвалах башни каждая бочка на месте. Нетронутая. И ведь объясняла: пропитка нужна, чтобы дерево не разбухало и не гнило. Нет. Что на них нашло? Луковка вздыхает. - Злого умысла не вижу. А ты? - Тоже. Но терпеть самовольные отклонения от техпроцесса? Нет уж. Загляну к Анне, она как раз читает простые волшебные вещи... Анна - старшая ученица и самая матерая ведьма в округе. Не в смысле характера, а на деле. Зелья - лекарства и яды, огромный врачебный и ветеринарный опыт. Сама себе наилучшая рекомендация: на четвертом десятке, в раннем средневековье - красавица, каких поискать, светлая голова. Второй человек после Луковки, что обладает техническим мышлением. Картина мира у нее в голове еще та: подобия, Силы, истинные имена - но ведьминские понятия на диво удобно срослись с инженерной наукой двадцать первого века. Теорию решения изобретательских задач, например, ведьма применяет изящней наставницы - может быть, потому, что у нее в голове нет готовых рецептов, что человечество накопило за полторы тысячи лет. Так и выходит, что наставница учится у собственной ученицы, и надеется, что Анна сумеет перевести науку на язык, который поймут в этом веке. Если в этом мире и этой истории инженер будет именоваться ведьмой или волшебником - какая в том беда? На костер в темные века не потащат. В варварских правдах все четко: если ведьма изведет человека, платит обычную виру. В римском законе запрещено знаться с демонами под угрозой предания мечу, но изучать окружающий мир при помощи математики дозволено. И вот - перекрестие глаз, готовых ловить тысячелетнюю мудрость. Но получит не знание - работу. - Нужны аккуратные девочки и мальчики, - объявляет сида, - за взрослыми присматривать. Следить, чтоб все было сделано, как я говорю. И точно так, как я говорю. Платить буду, как взрослым. Желающих нашлось много. Мальчишки - вообще все. Анна глазами показала, кого лучше взять. В таком деле наставница послушает старшую ученицу. Только потом отведет в сторонку, спросит: - А девицы чего мнутся? Анна вздохнет. - Умные. Подумай, как их любить будут! Это ведь позор, если взрослого подчиняют ребенку. Я не обсуждаю решения, наставница - но, как ученица, хочу знать, отчего тебе нужно поступить именно так. - А чтоб те взрослые больно умными себя не считали, - окрысилась сида. Зубы показала. Острые. - Собрались мудрецы... Пропитку дерева отменить, это ж надо додуматься! И чем объясняют? "И так дерево хорошее", "а чего возиться, морока одна"! А кругом сырость, и вода при водоподъеме просачивается. Вот и результат: у прогнивших шестерен зубья отлетают. Нет, прав сын стали. Все решает работник. Дураку хоть Творец план составь, результат один. А уж дураку деятельному... Так что работники нам, Анна, нужны новые. Которых нам же и учить. - Послушные? - Анна пыталась сообразить, кто таков "сын стали". Что это излюбленная подмена имени на кеннинг, понятно. Харальд всех перезаразил своей норвежской поэзией. Теперь угадывай, о ком Немайн ведет речь... Ясно одно: сталь сплав сидовский, до Немайн люди ее не знали. Значит, "сын стали" - сид. Кто-то из старых богов. Кто? Пока неважно. - Нет. Соображающие! А эти... Что масло и деготь сэкономить можно, догадались. И ведь даже не украли. А вот что пропитка не просто так, ни один не додумался! - Додумался. Каждый, - Анна вздохнула. Лить грязь на род человеческий не хотелось. Но раз уж сида решила жить среди человеков, ей стоит знать людскую породу. Работники все прекрасно поняли. Пропитка нужна, чтоб на ветряках и водяных колесах хобы не завелись. Незлые добрые соседи, что на мельницах помогают. Небось, еще поругивали Хранительницу-фэйри, что удумала лишить их подручных. И сделали все по-своему. Наполовину из лени, наполовину из суеверия. Не верят они в благодарность машин, положенную за добрый уход. Зато в хобов - верят. А дальше все просто. Не учли, что хоб на мельника трудится не за спасибо, а забирает часть муки. А тут не жернова, тут ремни и зубья. Большая часть башен воду качает. А хобы водичкой жить не будут. Со злости валы грызут и шестерни. Те разбухают... Привет, поломки. Вот, кто мешок муки хобу поставил - у того ветряк и стоит пока. Только хоб все равно недоволен. Наверное, не нравится воду качать и валять сукна... Так и рассказала. И прибавила: - Привыкай, наставница. Это и есть судьба ведьмы. Друг друга понимаем, а вокруг... Волшебный туман. - Тьма египетская, - кивнула сида. - Ничего. Выучим. Не всех, всех не получится. Лучших. Достаточно, чтоб хоть самим не сталкиваться с "туманом". Значит, говоришь, недовольство будет? - Ошиблась, - ученице можно, - не все знала. Будет, но только у наказанных. Остальным мастерам объясним. Скажем, что наказание и присмотр - за лень. За попытку свою ношу на чужой горб переложить. Ношу, кстати, оплаченную. Это все поймут. Что славные соседи лайдаков не терпят, в Камбрии еще помнят! А славные соседи - это волшебный народец. Лучшие из него. Тилвит тег, озерные девы и жители холмов. Кто скажет - не бывает? Вот они: Луковка - озерная, хоть и выглядит почти человеком. Немайн - сида, по ирландски - дини ши. Пришли к людям, живут как обычные люди. Нет. Как лучшие из людей! Немайн поправила на плече ремень, пожелала счастливо оставаться - и на улицу, а по улице - чуть не вприпрыжку. Теперь бежать нужно всерьез - времени уже... Взгляд цепляется за вершину холма, вокруг которого раскинулся новорожденный город - ее город, второй ее сын! Там три башни, но всерьез вытянулись пока только две: Водонапорная и Жилая, она же донжон - самая неприступная, самая высокая. Пока поднято пять этажей из восьми, но вид с недостроенного донжона открывается - залюбуешься. Сида с месяц назад полюбовалась, и решила - пусть каждый день в обеденное время работы встают на час, и всякий желающий может залезть, полюбоваться красотой города и Республики, потыкать пальцем в укрывшиеся туманом холмы: - Это еще Глентуи? Или уже Дивед? Закончится стройка - будет видно все побережье, и вся река, и вся граница. Когда король Диведа передавал Немайн здешние земли - сказал, сколько миль вокруг холма, на котором растет город. Окружности не получилось, и виной тут не только река и морской берег: никто не будет вести границу по полям одного хозяина, одного рода, одной общины. Попала в назначенный круг крепость общины - значит, все земли отходят к Республике, и окружность выпускает щупальце, словно медуза. Не попала - на границе получается щербина. Крепости все на холмах - значит, с башни должны быть видны обратные склоны. Значит, высокая будет! Сиде некогда попусту глазеть по сторонам. Она - часть своего холма. Пушатся первой зеленью леса, корабли снуют по реке, дымят кузни и гончарные печи, сида носится по городу. Вот так - правильно, привычно. Какой-то месяц прошел, как ушастая из похода вернулась, а жителям славного Кер-Сиди кажется, что и не уходила, и не денется никуда. Она же бессмертная! На вершине Водонапорной башни, чуть пониже цистерны, медленно вращаются круги с цифрами. Осталось десять минут. Надо бежать! Уши прижаты. Сапоги грохочут по камню. Пробежка утром - прекрасно, но на службу опаздывать никак нельзя. Но - успела, на самую на верхушку! Даже позволила себе сделать последние шаги чуть медленней обычного. Вот и присутствие, оно же дом, оно же крепость. Точней - главная башня, донжон. Внутри - все готово! За пологом ждет бочка с горячей водой и белый церемониальный наряд. Несколько минут плеска - и хранительница правды в республике Глентуи готова взяться за куда более скучную работу: бумажную. Только сперва к сыну заглянет... Не тому, что в дереве и камне встает в устье Туи - того, что научился сидеть, ползать и даже раз-другой сказал "мама". Начинается новый день: двадцатое марта 1400 года от основания Рима. Или 646 года от Рождества Христова. Во-первых и в главных - люди. Те, кого пригласила с вечера - и все, кого и приглашать не надо. На лице, после встречи с сыном - следы восторга и умиления, в душе мир. Оруженосец у двери зала совещаний вытягивается. Кулак взлетает к виску. Хорошее приветствие, заодно и напоминание склонному к усобицам народу: "Пока мы едины, как пальцы в стиснутом кулаке, мы непобедимы!" - Привет, Нейрин. Ответ - улыбка. Часовой не имеет права разговаривать ни с кем, кроме начальника караула - одного из рыцарей. Но что хранительница помнит имя - приятно. Она, конечно, помнит все - кроме того, что предпочитает забыть... Говорят, королю Артуру хватало двенадцати рыцарей за круглым столом. Немайн мало трех полудюжин, но разом за столом окажется не больше четырех человек. Остальные? В отъезде. Заняты на срочных заданиях. Отсыпаются после ночного бдения...Зато четверо - уже на месте. Трое откинулись на резные спинки стульев. Один выбрал древнюю мебель: водрузился на широкий и низкий табурет, поверх прикрытый подушкой. Сэр Кей: молодой, гибкий. На пятках сидеть научился! Пробовали все, пример сиды заразителен. Увы, привыкнув с детства к стульям и скамьям, редкий человек будет чувствовать себя удобно, сидя на собственных ногах. Из трех учениц - две занятия ведут. Третья - Эйра, сестра - здесь. Предпочла стул. Немайн выбирает сидение старинное. Поправляет наряд. Вот - выпрямилась, взгляд обегает стол по кругу. Все на месте. - Доброе утро, родичи. Семью и дружину в Камбрии не различают! А что до тех, кого пригласили в башню на раз, так еще неизвестно, доброе ли для них утро - или впереди одни неприятности. Половина получит на голову стрелы и громы - все, кто наломал дров, пока сиды в городе не было. Кто справился хорошо, ждет награды. Завтра перед Круглым столом предстанут те, кого сегодня оторвали от работы. Еще не остановлена стройка нового ветряка, не стоят и пилы по валам и шестерням - а проблемой займутся уже сегодня. Сегодня... А сегодня, наоборот, раздача пудингов! За запас саженцев - не все пустили почки, не все - так еще есть время заменить - благодарность, грамота, несколько золотых. За новые якоря - хорошо держат, а сделаны из обычного железа - почетная приставка к имени, тугой кошель, грамота, утверждающая клеймо. Это не значит, что другие не имеют право делать якоря. Это значит, что изобретатель получил еще одну работу: смотреть, чтобы качество изготовленных было не хуже, чем у того, что на испытаниях так и не сдвинулся, пока канат не порвался. Сможет удержать качество - родится новая гильдия. Но вот чужих глаз и ушей больше нет. Можно поговорить всерьез. Выслушать, как прошла ночь... неплохо прошла. Ветер был. Вода в ремесленных цистернах поднялась до переливной отметки. Значит, у города есть двенадцать часов работы на критических участках - вне зависимости от ветра. Проблемы тоже есть: ночные смены хуже укомплектованы. Сэр Ллойд - старший в дружине, докладывает о порядке в городе. Несколько драк. Один случай поножовщины. С виновных взыскана вира за кровь и увечье, трупов нет. Из интересного: в город на франкском корабле пришли иноземцы, которых прежде не видывали. Страже объявили себя, как благородные люди из народа уар, по торговому делу. Франки их называют аварами... Авары... Слово знакомое! Немайн крутила его в голове так и этак, пытаясь отыскать зацепку. Всплыла только поговорка: "Погибоша, аки обре". Да еще образ злого великана из старинных сказаний... - Это обре, что ли? - переспросила сида. Добрые сэры пожали плечами. - С греками поговори, - посоветовала сестра, - наверное, знают... Стали планировать дела. Немайн про себя решила - прежде любых бесед надо непременно на грозных и загадочных обров-авар-уар взглянуть самой. Греки могут быть пристрастны, это раз. Во-вторых интересно! В Камбрии - едва ли не главный довод. В-третьих... Зимний поход высосал все деньги из казны, вместо золота и серебра по маленькой республике ходят долговые расписки сиды. Хранительница Правды не королева, скорее, кто-то вроде епископа: не расплатишься с долгами на июльской ярмарке - сдавай знак власти, ольховый посох. Значит, нужно смотреть внимательно: вдруг от иноземных гостей хороший доход получится?
Rosomah: 2. Дополненная сцена с Анастасией. Новое - курсивом Ссылка на остров - обычное для Рима наказание женщине, проигравшей в борьбе за власть. А еще оно очень растяжимое. Когда остров маленький и бедный, это значит - перебивайся с воды на хлеб, живи редкими подачками из столицы, которые случатся, если о тебе среди державных забот вспомнит победитель. И если чиновники, от столичных до местных, забудут, побоятся или побрезгуют эту малость разворовать. А что, если остров - Родос? Великий город, древний побратим Рима - настолько близкий друг, что его жители считались полноправными римским гражданами еще во времена, когда этой чести не удостоились соседи-италийцы. Морское сердце империи - вот что такое Родос! Пусть колосс разрушен землетрясением - так и надо языческому идолу! - но город по-прежнему силен и славен, и порт заполнен кораблями, военными и торговыми. Так что означает ссылка в средоточие имперской мощи? Уж, разумеется, не привольное житье среди имперских тайн... Башню оно означает. Высокую, с толстыми стенами. С решетками на бойницах, в которые не пролезет и кошка. А мелочи, вроде обстановки в камере, качества кормежки и возможности погулять по дворику форта зависят не столько от базилевса в столице, сколько от местного коменданта. А тот совершенно не настроен злить ту, к которой еще может снизойти милость Господня. Комендант поступил просто - сунул узницам под нос полученные из столицы инструкции. Дочери императора - значит, грамотные. Так пусть читают. И - не обижаются, а ценят человека, который сделает для них все, что не запрещено приказом святого и вечного базилевса! Значит, пища с его, коменданта, стола. Значит, будет заглядывать, спрашивать, есть ли просьбы. Просто - разговаривать. Никому другому нельзя! Кроме него - только священник, и только для исповеди. Врача - не пускать. Друг с другом поговорить тоже нельзя. Сестра Августина еще спросила: - А книги? Услышав ответ - "Только Библия", вышипела: - Переменит Господь счастье племянничка, оскоплю гадину... Еще оглянулась, когда разводили по разным башням. - Помни, сестра - у тебя есть я! Ты не одна! Больше ее голоса услышать не пришлось. Видеться - виделись. Выпускали опальных базилисс морским воздухом подышать. Не во дворик, на крышу башни. Августину на свою, Анастасию - на свою. Докричаться можно, но тогда прогулки на разные часы разнесут. А так хоть рукой помахать можно. А еще можно у коменданта спросить, как сестра обретается. - Очень скучает, - сообщал тот. - Спасается тем, что папирус вытребовала, перо да чернила. Пишет. В том числе - письма тебе. Передать не могу. Приказ. - Тогда принеси папирус и мне. Я отвечать буду. Так, как если бы ты их мне передавал... Прошли месяцы, прежде чем Анастасия поняла, что сестра спасла ее от безумия. Не доходящими до адресата письмами, и тем, что каждый день с соседней башни махала рукой простоволосая фигурка... только волосы, как крыло феникса, по ветру! Неприлично? Так это она для племянника. Инструкции не допускают к "священным телам миропомазанных август" - тех самых, которые во всех прочих местах приказа значатся, как "богомерзкие кровосмесительные отродья" даже врача? Так пожалуйста - низложенную августу видит больше тысячи солдат - в таком виде, что непотребная девка застеснялась бы. А так... стоит на башне, чаек кормит. Такой в памяти и осталась - среди мелькающих крыльев и сварливых криков. Чайки любят подраться за кусок. На втором году "ссылки" Августина перестала выходить наверх. Заглянул комендант, сказал, что следует молиться за сестру. Напомнил о милости Господней, молол разные слова - а рука дергалась к шитому золотом квадрату на алом военном плаще. Анастасия ждала кинжала, потому слов не расслышала - тихонько молилась. Но вот рука скрылась под жесткой тканью... вынырнула, неся не смерть - подарок! Единственную книгу, дозволенную узницам. - Это - ее, - сказал комендант, - а она желает твою. Это нарушение приказа... но такое, которое невозможно заметить. Потому... Я христианин, и отказать умирающей не смог. Молчи об этом! Анастасия метнулась к схваченной решеткой бойнице. Свою книгу - отдала. Дождалась, пока затихнут шаги милосердного цербера. Широкая бойница - стол из камня, что равно тепел днем и ночью. До решетки - и моря! - всего две сажени. Вот открыт тяжелый переплет... Смеяться было нехорошо - в соседней башне умирала сестра. Единственным оправданием Анастасии служила гордость - за ту, что везде осталась собой. И тут умудрилась книгу заляпать! Весь титул покрыт коричнево-рыжим. Что это? Не кровь, точно. Что-то знакомое! Вместо благочестивого чтения - воспоминания. Да, в прежней, счастливой, жизни Августину было терпеть невозможно. Засунуть младшей сестре репей в волосы, пребольно пнуть под столом, где никто не видит, подсказать неверный ответ перед строгим наставником - это она. Правда, если на урок мать заглядывала или сам отец решал проверить успехи дочерей, подсказка всегда бывала верной. А перед торжественной службой в Софии ящерицу за ворот получила не сестренка, а Констант! За напыщенность. Ну да, сын и внук императоров, будет править! А вредных теток выдаст за кочевых варваров. Ради империи! Вот и получил. В момент, когда доставать ползающее по спине существо поздно - нужно стоять смирно, молитвы повторять и кланяться. Августину потом заперли в собственных покоях: с книгами! Хорошо провела пару дней. Еще тайное письмо прислала, пусть и понарошку. Нужно было папирус над свечой подержать - и на чистом листе проступили коричневые рисунки: улыбающаяся ящерка, птичка с веткой в клюве, и сама Августина, уткнувшаяся в книгу. Анастасия еще раз взглянула на залитую коричневым страницу. С ужасом и восторгом, Анастасия поняла - Книга испорчена нарочно. Сестра рискнула спасением души - ради того, чтобы настоящее письмо дошло до соседней башни! И была свеча, подогревающая края папирусных страниц - писать между строк Писания даже сестра не осмелась. Прости ее, Господи! А над пламенем свечи проступали строки, дарящие злую, мирскую, радость. "Здравствуй, сестра. Пишет тебе великая грешница Августина, что осмелилась замарать священное. Видно, и верно я - лопоухое кровосмесительное чудище... Прощения мне нет, но у меня остался долг, не исполнив который, я не имею права уйти. Не умереть! Собственно, это я и должна - сообщить тебе, что я не больна и умирать не собираюсь. Все притворство! Скоро я буду свободна... Тебя вытащить не сумею: лазейка только на меня, и то придется тело и душу до крови оборвать. Скажут - умерла, не верь. Покажут тело - знай, подделка. Не печалься о разлуке, я тебя помню и люблю, и всегда буду. Как только наберу силы - вызволю. Как, пока не знаю. Может, выкраду, может, выменяю, а глядишь - и возьму Родос на меч! Тогда быть тебе моей соправительницей, а Константу-зверю... Грешна я, прости меня, Господи, и спаси сестру мою, Анастасию. Августина - пока еще узница." Больше ничего. Через неделю - известие: сестра умерла. Тело не показали: не сумели подделать. Значит... Анастасия молилась: богу - о сестре, сестре - о свободе. Ничего не происходило. С башни было видно, как суетятся в порту люди-муравьи, входят-выходят щепки-кораблики... Каждый раз, как показывался большой флот, вспыхивала надежда: сестра идет! Ничего. Через год коменданта сменили. Наверное, не из-за книги... Перо и чернила отобрали - пришлось сочинять письма сестре, не записывая. Еда стала хуже, но Анастасия оставляла немного хлеба для чаек. Неблагодарные птицы орали, дрались, клевали кормящую руку. Ну и что? Они напоминали о сестре. Напоминали - ты не одна, Августина с тобой. На небе ли, на земле ли... После прогулки оставалось - искать надежду в Евангелии. Спать. И молиться за сестру. Во здравие! Очень уж хотелось верить, что умная Августина что-то измыслила, ухитрилась сбежать - и вот-вот распахнет для сестры огромный мир, большой, как небо, и быстрый, как чаячий полет! Полгода назад она смотрела, как из гавани уходит великий флот: звонят колокола, вьются флаги, вокруг длинных дромонов и пузатых купцов взлетают крылья из десятков весел... Куда - опальной августе не доложили. Наверное - на агарян. Или - кто знает, как все повернулось - на персов, на авар, на лангобардов, против славян. Сердце шептало: а вдруг навстречу римской силище идет другая, тоже римская? Может, вот оно - "возьму Родос на меч!" И не надо никакого соправительства - тем более, по римскому закону императрица - лишь источник власти для мужа. Глядишь, передерутся! Главное - сестру обнять. Услышать полузабытый голос... Четыре месяца назад флот вернулся. Корабли шли на половинных веслах - значит, людей убавилось. Церкви ударили не весельем благодарственной службы, печалью покаянной. На башне римская императрица не знала, что ей делать - то ли плакать, оттого, что царство христиан понесло поражение, то ли смеяться, ожидая радости. Еще месяц спустя ворота башни отворились. Трава под ногами показалась мягче ковров Большого Дворца. Новый комендант, что прежде и не заглянул, разговаривал просто и непочтительно. - Твоя сестра умерла, так судил Бог. К сожалению, в одной из дальних провинций появилась самозванка, использующая свое уродство, чтобы опорочить потомство великого Ираклия, твоего отца. Потому, ради чести семьи, ты должна солгать. Тебя доставят в Константинополь. Ты достаточно похожа на Августину, чтобы толпа признала в тебе сестру. В обмен за заботу о семейной чести базилевс, святой и вечный, обещает тебе... Да хоть полцарства! Когда-то уже обещал править совместно: с мамой, братьями, Августиной... Из рук матери - ему бабки - корону получил. А что за ним иные люди стояли... Какая разница? И все-таки она согласилась. Предпочла удавку чуть позже удавке сейчас. А еще задумала каверзу. От тихой, застенчивой Анастасии император Констант не ждет злой шутки. А она пошутит разок... Как сестра. Та, которую довелось полюбить только в башне. Той, которая просто - не успела. Пусть ей будет легче! Что осталось в памяти от морского перехода? Смрад с гребных палуб. Теснота, доносящая обрывки разговоров. - Рыжая-ушастая. Григорий - Африка, Августина - Британия... Британия? Провинция, которую давно бросили на произвол судьбы, еще стоит? Был древний век, в котором бритты, по ошибке записанные галлами, брали Рим. Был век - в составе мятежных легионов шли сажать своего императора. Словно запыленная фигура вдруг нашлась, на доске нашлось место. Шах! И Анастасия не станет пешкой, закрывающей короля! Порт. Закрытые носилки. Многолюдный шум - страшный! Неужели выставят перед толпой? Тогда у нее и рот не откроется сказать, что задумано, от страха. Констант выиграет ход? Нет, дудки! Полог задернут небрежно. На темном пурпуре - яркий надрез. Солнце Константинополя царапает глаза. Что можно увидеть? Людей - много. Стены. На стене - царапины, крупно. Успела разобрать: стишок. Простой, такой всякий накорябает: "Царству на горе, сцепилась родня. Сестры в раздоре, меж братьев резня..." Нет, сестры не в раздоре! А если Констант еще и собственного брата удавил... как это чудовище терпят? Дворец - Влахерна. Маленький - легче охранять. Новый разговор. Племянник личным визитом не почтил, говорил магистр оффиций. То же самое: "самозванка, честь семьи"... Обещания, которым нет смысла ни верить, ни не верить: сочтут выгодным, сдержат, не сочтут - отбросят. Поторговалась, для вида - без толку, как о стены башни кулаками молотить. - Монастырь? Нет. Конные прогулки? Нет. Переписка? Нет. Другой остров? Нет. Церковь усиливать не хотим. Боимся, что сбежишь. Боимся, что найдешь сторонников. Боимся, что тебя украдут. Сулили: богатый стол, удобный дом внутри крепости, десяток прислужниц, книги, личного священника. Огороженный двор - ходить по траве. Собачку... И жизнь, конечно. Согласилась. И вот - черные волосы старательно заворачивают - чтоб ни локона не видно! Зато чужую медную прядь пристраивают, будто случайно выбилась. Хорошо, глаза, как у сестры, серые, не то б выкололи. Обряжают... - Не пелерина. Военный плащ! Белый, черная вставка! Вовремя вспомнила! Мать, когда отец умер, пыталась одеть - не позволили. Что сестра с мала носила - просмотрели... Она всегда гордилась, что била с отцом персов: родилась в походе. Что до багрянородства... Когда-то у девочек было три брата: достаточно, чтобы меж собой не меряться. Решили: одна старшая, другая багрянородная. Равные. И вот теперь из зеркала серьезно смотрит сестра. Прошло четыре года, и Анастасия превратилась в Августину... А та кем стала? Военный плащ - одежда сестры. Плохо? Нет, очень хорошо: пусть на мгновение, но против племянника встанет равная ему правящая августа. Не дама под защитой родственника - та, что отдает приказы. Зал, толпа. Потом она поймет: людей куда меньше, чем на больших выходах отца. Но после башни - чуть с ума не сошла. Спаслась тем, что представила: это - не люди. Чайки. Прилетели, галдят, хотят хлеба. Будет им! Трон с императором. Констант-константинишка. Вырос злой мальчишка, глядит спокойно и свысока. Ящерицу бы ему за шиворот! Или нет. Змею. Падают напыщенные слова: "ведут уединенную благочестивую жизнь", "отмаливают грехи родителей". Потом... На мраморном полу рассыпался поддельный локон, покрывало покрыто алыми пятнами, злой перестук мечей, мечущийся под сводами крик: - Я не Августина! Я... Тут из легких выбило воздух, сильные руки обхватили - и вынесли. Сто шагов под небом, десять - под темным сводом прохода в стене. Тогда она впервые услышала, как стрелы входят в человека... Кто-то упал, кто-то развернулся к преследователям... Считай, умерли, и умерли плохо. Но ее несут дальше - к лошадям, к волнам, ко крутому борту маленькой галеры. Запах моря, волосы, вот грех, по ветру вьются. Хмурый спаситель - или похититель? - разглядывает добычу, Анастасия рассматривает его. Обычный римлянин в немалых чинах... Только на плечах кафтан странного кроя, на ногах - мягкие сапоги без каблуков и без шпор, носки загнуты вверх, на боку, вместо прямого меча - чуть изогнутая сабля. В руках - хлыст. - Здоровья тебе, драгоценная. Правда же - ни за какие сокровища мира я не продал бы то, что создавал годами... Но тем из моих людей, кто еще жив и переживет ближайшие недели, придется таиться, лежать тише воды. Мы рискнули - чтобы освободить царицу Августину... - Ты кто? - спросила Анастасия. Хлыст хлопнул по широкой ладони. - По имени? Боян, по имени последнего великого хана... По званию? Не знаю. Вчера - точно был аварским послом. Послом, который даже не знает, если ли в пуште хан! А вот кто ты, поддельная августа? - Я не поддельная, - сообщила Анастасия, - я просто - другая... Потом гадала, что было бы если бы - не призналась? Мол, нашли похожую на Родосе девку, на август лишь похожую, привезли, припугнули - да недостаточно. В Константинополе - слух догнал - что-то такое по улицам и ползло. Что настоящая августа волосы покажет, там не верили... Боян поверил. У него было доказательство - часть формулы опознания, которую детей императорской фамилии на всякий случай учили наизусть. Слова... Их нужно было не только произнести, но произнести - правильно. Когда-то регент империи, хан Боян знал тридцать слов. Теперь, его посол - только пятнадцать. Потом был Дунай, ветер, несущий против течения... Тридцать и одна пошлина: сперва каждому из болгарских родов, потом каждому из аварских - всем осколкам великой степной державы по очереди. Конечно, никакой багрянородной Анастасии на борту не было, как и посла. Был не больно расторговавшийся купец с дочерью. Кто скажет, что простоволосая красавица в алом кунтуше, в вышитом языческим звериным узором платье, не доходящем до лодыжек, да еще в шароварах - греческая царица, пусть и беглая? Не похожа! Да и лицо - самое обычное для знатных кочевников. Не всякий знает, что персидская кровь у ираклидов и аварских ханов - общая. В среднем течении корабль чуть задержался. К скромному купцу заглядывали - по торговым делам - разные люди. По одному, по два. Смотрели... Мелькнула мысль: сватают! И чем это лучше Родоса? Шли по реке - за спиной вечно маячила пара "служанок" - у каждой на поясе сабля, рубиться умеют не хуже мужчин. А степь может стать не худшей темницей, чем море. Спустя неделю страхов, заглянул бывший посол. Августина затаила дыхание. - С тобой познакомились, - услышала, - достаточно, чтобы понять: жена-августа будет для претендента в ханы величайшей честью. Такому все слабые роды поклонятся - и сильным деваться станет некуда. Только никому не нужна ни самозванка, ни августа-полонянка. Потому решено: мы везем тебя к родне, что восстала против Константа. Пусть признают. Пусть сами, без принуждения, выберут - кто станет им первым другом на Дунае! Если, конечно, им нужен здесь друг. Четыре года в башне, за которые девочка превратилась в невесту... Ее ничему не учили! Августина знала бы что ответить, но и у Анастасии нашлись слова: - А если они выберут другого друга? Боян развел руки: - Значит, много хороших людей умерло зря. И так бывает. Мы даже обиду не затаим - это привилегия сильного, а каганат теперь слаб. Теперь решай: есть два пути. Во-первых, против нынешнего императора выступил в консульской Африке твой дядя по матери, Григорий. Даже в нынешнем виде - правителя одной богатой провинции, он станет ценным союзником. С другой стороны, в Британии объявилась рыжеволосая женщина, которая - от урожая до сева! - поставила остров на уши: строит город, громит саксов, торгует с Африкой. Многие подозревают, что это Августина, хотя сама она называет себя иначе, и достоинства августы не признает. Если это она... Военный талант в наши смутные времена дороже золота. Так куда мы отправимся? Получив ответ, аварин позволил себе уточнить: - Ты ее опознаешь? Анастасия, казалось, была уже в пути на далекий остров. Ответила коротко: - Всегда. Даже ослепнув.
Rosomah: Дорогу в страну сестры Анастасия перенесла, как сказочный сон. Люди, страны... Она выросла в городе, что считал себя большей половиной мира - и зло ошибался. Мимо проходили просторы - бескрайние, люди - необычные. Сменялись языки, непонятные и разные, словно и не человеческие вовсе: синичье щелканье, собачий лай, змеиное шипение. Названия королевств, ведомых, верно, лишь самим себе. Изредка - искореженные имена знакомых городов: Страсбург, Вормс, Кельн... Жалкие домишки внутри обветшавших римских стен, грязь - местами по колено, местами выше головы. Мычат коровы, хрюкают свиньи. Наморщишь нос - услышишь исковерканную латынь: - Дитя степей. Не понимает цивилизации! Вот мы, франки - почти римляне... Хоть смейся, хоть плачь, а лучше вовсе не сходи с идущей по Рейну барки. Неужели сестра живет среди такого? Тогда и правда, лучше степь и рука храброго воина с кривым клинком на боку. Боян еще ухитряется что-то покупать. Объясняет: - На остров нужно везти вино. Саксы виноделием не занимаются, у бриттов так холодно, что лоза не живет. А они христиане, им для причастия надо. Я притворяюсь купцом - как я могу не брать товар? Ничего не возьму или возьму неверный - заподозрят. Теперь же мы похожи на настоящих торговцев... Анастасия испугалась. Куда они плывут? Куда же занесло Августину? Что это за земля, где и лоза мерзнет? Край вечного льда? Вспомнились карты, что показывал учитель: круг тверди земной, Иерусалим в середине. Восток и Райский сад сверху, слева - тьма и лед, справа - жар и песок. Внизу, повыше обители зубастого, о пяти хоботах и шести фонтанах, Левиафана - два острова. Британия и Гиберния. Сестра обосновалась на большем, на нижнем краешке. И там, оказывается, люди живут. Ирландское море - опасно, но кормчий был весел. Говорил, что от Пемброука до Думнонии самый страшный враг - деревянная ладья пиратов из Хвикке. Этим даже рабы не нужны, режут всех. Резали! Теперь королевства саксов-язычников больше нет, спасибо героям Британии, и Немайн-холмовой. Холмовая, видимо, потому, что всех земель у нее один холм. Немайн - имя, под которым скрывается сестра. Один холм... немного - но оба великих Рима стоят всего на семи, а славному Амальфи хватает лишь склона. Боян, будто всю жизнь провел в морях за торговлей, рассказывал, что с исчезновением Глостера и Бригстоу пиратство не сошло на нет: камбрийцы и ирландцы тоже шалят, но с ними рискуешь больше деньгами, чем жизнью: даже если нет денег, ирландцы позволяют выкуп отработать. Сам святой Патрик пять лет пас свиней одного из прибрежных кланов. Если кельты возьмут корабль... - Кричи: "Выкуп", и все будет хорошо. В худшем случае придется терпеть дурное общество около года! И латынь, и греческий сойдут: это слово морские разбойники отлично знают. Увы, в этих морях остались саксы Уэссекса. Если нападут и ворвутся на палубу - кому доверишь честь тебя убить? Страшные слова, но - правда. Дочь Ираклия не может быть запятнана! Значит... Но доверить право решить свою судьбу одной из девиц с саблями, что приставили в степи? Тем, у кого для нее находится изредка ломаное греческое слово: "Нельзя", "Не следует", "Не надо"... Отцовская кровь - персидских царей и римских граждан - требовала кинжал. Уже не маленькая, сама обязана! Но погубить душу? Сказала: - Тебе. Ты спас от неволи. - Тогда, если что, держись рядом. Чтобы я успел. Помяни черта, он и явится! Когда позади показалось три корабля под желтыми флагами, она и встала рядом с воином, хотя было страшно - так, что из головы все молитвы вылетели, даже "Отче наш". На губах осталось только: "Спаси меня, Господи..." На подходящую смерть смотреть не стала. Смотрела на доски палубы, старалась не слышать панических команд и ждала - удар, боль, смерть. Быструю, короткую, милосердную... Смерть медлила. Сначала к страху примешалась обида: как же, умереть в нескольких часах пути от сестры. Потом - злость. Августина-Ираклия, значит, армии бьет, а для Анастасии три жалких корабля - гибель? Вот что значит - четыре года ничему не училась! Вот что значит - вместе с матерью посмеивалась над сестрой, что аварский клинок рядом с постелью пристраивала и схемы боевых машин разбирала... У нее нет умения, чтобы выжить или биться, но храбрость от силы не зависит. Она подняла голову - как раз, чтобы увидеть: по волнам бежит крутобокий корабль под невиданными треугольными парусами. Ветер клонит его борта к волнам - и напряженный скрип снастей и обшивки, что не уловить ушами, слышат глаза! Сердце колотится: перевернется! - а парусник идет вперед, и волны разбиваются о лишенный тарана, как у римского дромона, нос брызгами зеленого стекла. Саксы забыли о добыче, рвутся навстречу более опасному врагу - быстрые, хищные. Вдоль бортов ярятся под солнцем багряные щиты, щерятся с носов кабаньи пасти. Расходятся - не широко, не узко, как раз , чтобы напасть со всех сторон. Два с бортов, один с носа. Чьи бы вы ни были, храбрецы с высокобортного корабля - удачи вам! Вы враги - в море друзей не бывает, но вы займете саксов, и те на время забудут о медлительном купце, что ползет в сторону неведомой страны, именем Камбрия. А саксы займут вас! - Если на парусном достаточно воинов, шансы равны, - заметил Боян, - Он невелик, выйдет трое на одного, но высокий борт, по сути, крепость. Сейчас сцепятся... - Нет. Анастасия сама удивилась обретенной уверенности. Но четыре года ее главным занятием было - корабли рассматривать, да припоминать, что о них некогда сестра щебетала. С башни над главным военным портом империи можно увидеть больше, чем с малопонятных рисунков в книге. На папирусе и пергаменте корабли даже не мертвые - нерожденные. В гавани - живые. Входят и выходят, становятся к причалу. Их вытаскивают на берег, переворачивают или накреняют. Чинят. И - испытывают! Боевые машины - тоже... Аварин смотрит, будто у базилиссы-беглянки крылья выросли. Вот только что - молитву Господню не помнила, теперь же показывает рукой на мачту ирландца: - Там! Видишь? Сейчас! Ну! Послушна девичьему крику, от мачты парусника отделяется стрела с тяжелым грузом на цепи. Удар кистеня размером в мачту - врагу в середину палубы. Только брызги из щепы, крови и воды! Этому - не плавать! - Называется - "дельфин", - гордо объявила Анастасия, - Греческое изобретение! Крепкий дубовый нос не стал уворачиваться от столкновения, наоборот, рыснул навстречу - чтоб враг не ушел. Саксы не успели осадить назад... Хруст, с которым смялась голова вепря - лишь в воображении, крики - настоящие. Над поверхностью моря торчит корма, и ту быстро дожевывают ненасытные волны: мешанина из брошенных и переломленных весел, суетящиеся человечки, что на расстоянии кажужутся совершенно безопасными и даже смешными. Только что из-за них чуть дышать не перестала, потому - не жалко! Один прыгнул, уцепился за выступ на борту парусника, но через борт перегнулась фигура воина, солнце блеснуло на шлеме. Удар длинной пики, окольчуженное тело камнем уходит в воду. Так ему! Баллисты повернуты на другой борт, посылают вниз болт за болтом. Быстро! Куда быстрей, чем все, что доводилось видеть на Родосе. Катафракт из лука стреляет медленней! Над бортом - редкий частокол из пик. Отголосок команды на чужом языке: короткой, четкой. "так-ТАК!" Фигуры воинов встают над бортом - как их мало! Прыгают вниз... Была ли схватка? Если была, так недолгая. Ладья показывается из-за борта ирландца, на ней все кончено - только пяток воинов склоняются, чтобы добить чужих раненых, перебрасывают бездоспешные тела в воду, снимают железо с вождей... Анастасия отвернулась. - Не для твоих глаз, - согласился Боян. - Жаль, что теперь победитель займется нами... Купцу не уйти. Да от такого и дромону не уйти! При ветре. Вот парусник подошел вплотную. Над кормой взлетело квадратное полотнище - какой богач не пожалел шелка? Алое - сверху, зеленое - снизу. Вышитая алым арфа. - Мы живы, - сообщил Боян. Анастасия услышала: "Ты жива", - Арфа, значит, ирландцы. А выкуп сдерут... С этим драться безнадежней, чем с теми тремя! На него не влезешь: саксов расстреляли сверху, как оленей. Скоро загнутый внутрь борт нависает сверху, оттуда гремит: - Кто такие? Куда следуете? Ответили: корабль из Австразии, в трюмах всего понемногу, идет в Глентуи и Дивед. Наверху обрадовались. - Будете в Кер-Сиди, подтвердите победу! Яхта "Бригита", клан О'Десси, на шестинедельной службе республике... Вам ничего не стоит, а нам за спасение торговца платят больше, чем за пиратский киль! Передайте в башню это... На нем наш знак! Палуба вздрогнула: в нее врезался дротик. Маленький, зато со свинцовым грузом. - В какую башню? - Увидите... Хотя его - Откуда у ирландцев такие корабли? Сколько помню, всегда на кожаных вонючках ходили... Видно, слухи не врут: начались в Камбрии чудеса, и закончатся не скоро. Анастасия молчит. Улыбается. Не зря сестра дала слово... Вот, спасла - второй раз! Скоро будет можно ее обнять, и поплакать, и рассказать, как было плохо одной и хорошо вместе... Только ветер стихает, и часы превращаются в ночь. С утра - туманное марево. Холод охватывает руки злыми рукавицами, норовит залезть за ворот. Сквозь туман проглянула скудная зелень берега - от сердца отлегло. Дубравы, овцы - никак не хуже страны франков. Очередной холм уходит назад и вбок, открывает устье полноводной реки. Не Дунай, зато над серо-стылой, блестящей, как масло водой - город. Сердце сжалось от вида ровных улиц, что разбегаются вниз с высокого холма. От вида желто-бурых стен, увенчанных прямоугольными башнями. У каждой наверху крылья, как руки, и эти руки машут, приветствуют подходящий к устью корабль. От моря зеленых и тростниковых крыш, что не сбиваются в беспорядочную тесную кучу в тесном укреплении - стоящих ровно и достойно. У самого подножия - длинные и округлые валы ипподрома. Муравейники строек выдают назначение, когда корабль огибает город на пути к речной пристани. У каменного здания стены лежат крестом? Собор! Легкие своды поддерживают крышу над открытой всем ветрам мостовой? Форум! И, скорее всего, рынок: утро, а там толчея. Главное - на вершине. И башней не назовешь - так велика, а в лесах. Еще растет! К небу. Не как в Вавилоне - поскромней. Если продлить чуть склоненные линии стен, сойдутся ниже рваных облаков. Предел, отпущенный человеку. - Прошлым летом был дикий лес, - говорит корабельщик, - холм, на котором кричал демон. А теперь так! Встал гордо, будто сам строил. Нет, не город. Правильно: Город.
YheNik: Rosomah пишет: Суровый вопрос - разом с улыбкой. Да, уши не подделать. Эти уши не подделать. ? Запах сухой - но свежепиленой - сосны, и холодного железа, и серого камня из вершины холма Запах сосны - сухой и свежепиленой , ещё серого камня из вершины холма, и холодного железа. ? Rosomah пишет: Или пять - ее цепляет глаз , но как переделать увы .... Вот отец Пирр пытается что-то успеть вколотить в студентов теологического факультета. ... пытается хоть что-то ... ? От моря зеленых и тростниковых крыш, что не сбиваются в беспорядочную тесную кучу в тесном укреплении - стоящих ровно и достойно. ..., что не сбились в беспорядочную ... ? Общее впечетление fit , good ... :))))
Rosomah: YheNik, спасибо! Взял в работу. Все, что царапает - помечайте. Удастся поправить - хорошо, попробовать не повредит точно!
YheNik: Рад стараться :)))
полная версия страницы